Острие копья - Страница 54

Кимболл недоуменно покачал головой, но не встал, а продолжал сидеть в кресле, не выказывая никакой тревоги, а всего лишь интерес.

– Вы прекрасно говорите, мистер Вульф, Не думаю, что вы можете быть мне полезным, потому что вы, как и полиция, верите во всякие неправдоподобные истории. И тем не менее вы прекрасный оратор.

– Благодарю вас. Вам нравятся люди, умеющие хорошо говорить?

Кимболл согласился.

– Я люблю все хорошее. Хорошую речь, хорошую торговлю, хорошие манеры, хорошую жизнь. Я не имею в виду богатство, роскошь. Я сам пытался жить хорошо и хочу верить, что все этого хотят. Я знаю, некоторым это удается, но верю, что они все же стремятся. Когда мы ехали в машине с вашим помощником, я думал об этом. Я не хочу сказать, что то, что он мне говорил, не произвело на меня впечатления. Конечно, произвело. Но когда я настаивал, что это чушь, я искренне верил в то, что говорю, и придерживаюсь такого убеждения и сейчас. И тем не менее это заставило меня призадуматься. А что если действительно кто-то хотел меня убить? Кто бы это мог быть?

Он остановился, Вульф негромко спросил:

– Да, кто?

– Никто, – подчеркнуто произнес Кимболл.

Я про себя подумал, что если этот человек превратится, как Барстоу, в труп, на который поостережется сесть даже изголодавшийся комар, я подам в отставку.

– Как-то мне довелось встретить человека, который убил двух своих коллег только за то, что им больше его повезло в торговле лошадьми, – заметил Вульф.

Кимболл рассмеялся.

– Хорошо, что он торговал лошадьми, а не зерном. Если бы этот метод усреднения прибыли получил всеобщее распространение в бизнесе, я был бы убит не единожды, а миллион раз. Я отличный торговец, это единственное, чем я могу гордиться. Я люблю зерно. А вы, наверное, любите фантастические ситуации, хорошее убийство. Что же, это ваш бизнес. Я же люблю пшеницу. Представляете, мировой запас пшеницы составляет семьсот миллионов бушелей! И я знаю, где в эту минуту находится каждый бушель из этих семисот миллионов. Обратите внимание, каждый бушель.

– У вас одного, небось, около сотня бушелей или, более того, не так ли? – полюбопытствовал Вульф.

– Представьте, ни одного. Я сейчас не делаю ставок. Завтра, возможно, или через неделю. Я совершил немало сделок, и все удачные. Я всегда играю по правилам. Вот о чем я думал, когда ехал к вам. Я не знаю всех деталей дела Барстоу, лишь то, что писали в газетах. Насколько я знаю, клюшку не нашли. Думаю, ее никогда и не было. Даже если клюшка будет найдена и окажется той, что я дал Барстоу, чтобы сделать первый удар, все равно я не поверю, что кто-то собирался с ее помощью убить меня. Я всегда придерживался правил, я играл честно, как в делах, так и в личной жизни.

Он остановился.

– Есть множество способов причинить зло, – почти под нос пробормотал Вульф. – Прямо, косвенно, материально, духовно, банально, фатально…

– Я никому не причинял зла.

– Вы так думаете? Помилуйте, так ли? Смысл святости в искуплении. Если позволите, приведу в пример себя. Кому я причинил зло? Просто не знаю, почему в вашем присутствии меня тянет на покаяния. Забудьте об убийстве Барстоу, тем более что для вас это просто чушь. Забудьте о полиции, мы найдем способы избавить вас от их надоеданий. Мне нравится беседовать с вами, если, конечно, вам позволяют ваши неотложные дела. Надеюсь, я не отрываю вас от какого-то срочного дела?

– Нет, не отрываете. – Кимболл был крайне польщен. – Срочные дела я решаю немедленно. Моя контора целую неделю прекрасно обходилась без меня, поэтому лишний час моего отсутствия делу не повредит.

Вульф понимающе кивнул.

– Хотите стакан пива?

– Нет, спасибо. Я не пью.

– А-а. – Вульф нажал кнопку звонка. – В таком случае, вы необыкновенный человек, сэр. Вы приучили себя к воздержанию, вы – прекрасный бизнесмен, и к тому же еще и философ. Один стакан пива, Фриц. Но мы говорили о зле, и я грозил вам исповедью. Итак, кому я не причинил зла? Это риторический вопрос. Я не разбойник, мне присущи романтические порывы, и при всем при этом я порой удивляюсь, что все еще жив. Год назад человек, сидевший в кресле, в котором сейчас сидите вы, поклялся убить меня при первом удобном случае. Я вышиб из-под него, как говорится, фундамент его благополучия и сделал это из чисто корыстных целей. В нескольких кварталах отсюда живет замечательная умная женщина, чей аппетит и настроение существенно улучшились бы, если бы она получила известие о моей смерти. Я мог бы до бесконечности приводить подобные примеры. Но есть и такие, в которых трудно сознаться и еще труднее простить. Спасибо, Фриц.

Вульф вынул пробочник из ящика, открыл бутылку, бросил крышку в ящик и снова задвинул его. Наполнив стакан пивом, он залпом выпил его.

– В каждом деле свой риск, и об этом следует помнить, – заметил Кимболл.

Вульф кивнул.

– В вас опять заговорил философ. Бесспорно, мистер Кимболл, вы – человек образованный и начитанный. В таком случае вам будет понятно некое необъяснимое состояние, побуждающее вас – в данном случае я говорю о себе, – решаться на действия, которые при других обстоятельствах безоговорочно считались бы достойными осуждения. В этом доме на верхнем этаже живет женщина, которая не может желать мне смерти только потому, что в ее сердце нет места злобе и ненависти. Каждый день, каждый час я причиняю ей страдания. Я знаю это, и это мучает меня. И все же я продолжаю приносить ей горе. Вы должны понять, насколько темны и неразгаданы такие психологические состояния, и поэтому поймете глубину моих страданий, если я вам скажу, что эта женщина – моя мать.