Их дом в Вестчестере был родовым поместьем, но жили они здесь лишь летом, и не более трех месяцев, ибо большую часть года находились в университетском городке. Каждое лето они приезжали сюда со всей прислугой, чтобы провести здесь какие-нибудь одиннадцать недель, а с наступлением осени закрывали дом и уезжали. Тут они знали почти всех, и вообще круг знакомых ее отца был весьма широк, и не только в Вестчестере. Многие из его близких друзей были их соседями. Сара назвала их имена, рассказала о прислуге дома. Все это я аккуратно записывал в свой блокнот и настолько был этим занят, что даже не заметил, как Сара встала со скамьи и вышла на садовую дорожку. И тут я услышал гул самолета над головой, он летел, должно быть, совсем низко и заглушил ее голос. Я взглянул вверх и увидел его и тут же торопливо записал: «Финский, одноместный, шесть ярдов, зарегистрирован в Нью-Йорке». Я бросил взгляд на девушку. Запрокинув голову, она стояла под ярким солнцем и следила за самолетом, и вдруг махнула ему платком. Я тоже вышел на дорожку, чтобы получше разглядеть самолет. Он летел теперь совсем низко, и когда оказался над нами, и с той, и с другой стороны кабины высунулась рука и помахала нам. Сделав резкий «нырок», самолет выровнялся, описал над нами круг и скрылся. Мы вернулись на скамейку.
– Это был мой брат, – пояснила Сара. – Он сегодня впервые после смерти отца поднялся в воздух.
– Он у вас, видно, отчаянный, да и руки у него очень длинные.
– Нет, он сам не летает, во всяком случае не в одиночку. С ним был Мануэль Кимболл. Это его самолет.
– А, один из четверки.
– Да.
Я кивнул и вернулся к своим вопросам. Теперь мне предстояло расспросить о гольфе. Питер Оливер Барстоу, по словам дочери, не был заядлым игроком в гольф и в университетском городке играл не так часто, не более одного раза в неделю. Здесь во время летних каникул он, бывало, играл и два раза в неделю и для этого ездил в загородный клуб «Зеленые луга», членом которого состоял. Там у него был свой шкафчик для клюшек и прочего инвентаря. Несмотря на то что он играл не часто, он считался сильным игроком, нередко посылавшим в лунку девяносто пять мячей из ста. Обычно он играл с друзьями, людьми его возраста, но иногда играл с ней и братом. Его жена никогда не стремилась научиться играть в гольф. В роковое воскресенье ее отцу и брату партию составили мистер Е. Д. Кимболл и его сын Мануэль. В таком составе, она уверена, отец играл впервые. Возможно, это чистая случайность, ее брат не говорил ей, что состав игроков был определен заранее. Однако Сара знает, что ее брат иногда играл с Мануэлем Кимболлом. Она не думает, что игроки заранее договорились, потому что это было первое появление ее отца в клубе в этом сезоне. Семья Барстоу на этот раз приехала в Вестчестер на три недели раньше, чем обычно, из-за плохого состояния здоровья миссис Барстоу. Отец собирался вернуться в университет в тот же вечер.
Сказав это, Сара внезапно умолкла. Оторвавшись от блокнота, я взглянул на нее. Ее невидящий взгляд был устремлен вдаль, пальцы судорожно переплетены.
– Теперь он никогда не вернется в свой университет. Он столько хотел сделать… и сделал бы, – промолвила она как бы про себя.
Чтобы вывести ее из этого состояния, я спросил:
– Ваш отец весь год держал клюшки в клубе?
Она повернулась.
– Нет. Почему вы об этом спрашиваете? Разумеется, нет. Ведь иногда он играл в гольф и в университете.
– Все свои клюшки он держал в одной сумке?
– Да, – резко сказала она.
– Следовательно, он захватил их с собой в то воскресенье, когда вы переезжали? Вы приехали в полдень на его машине, а вещи прибыли потом в фургоне, не так ли? Где была сумка с клюшками, в грузовом фургоне, или ваш отец взял ее с собой в машину?
Мне сразу стало ясно, что мой вопрос ее испугал. Мышцы шеи напряглись, руки она тесно прижала к телу и вся словно застыла. Я сделал вид, что не замечаю произошедшей в ней перемены. Я сидел, подняв карандаш, в ожидании, когда я смогу записать ее ответ.
– Я не знаю, – наконец сказала она. – Я просто не помню.
– Возможно, клюшки были в грузовом фургоне, – заметил я. – Поскольку он не был фанатом гольфа, ему незачем было везти их с собой в машине. А где они сейчас?
Я боялся, что этот вопрос еще больше ее насторожит, но этого не произошло. Она была уже спокойна и, кажется, полна решимости.
– Я этого не знаю. Я думала, вам известно, что сумку так и не нашли.
– Ага, – воскликнул я, – Значит, сумка с клюшками пропала?
– Да. Полиция искала ее везде – в доме, в клубе, даже на поле для гольфа, но они так и не нашли ее.
Да, подумал я, и вы чертовски рады этому, милая барышня!
– Вы хотите сказать, что никто так и не вспомнил, куда подевалась сумка с клюшками?
– Да. Вернее, нет, – она запнулась. – Мальчик, что носил ее за отцом во время игры, утверждал, что положил ее в машину на переднее сиденье, когда Ларри и доктор Брэдфорд отвозили отца домой. Но брат и доктор Брэдфорд не помнят, чтобы видели ее.
– Странно. Однако я здесь не для того, чтобы собирать мнения и предположения. Мне нужны факты, мисс Барстоу. Простите, но не кажется ли вам все это странным?
– Нет, нисколько. В том состоянии, в котором все тогда были, можно и не заметить какой-то сумки.
– Но когда все вернулись в дом, кто-то же должен был вынуть сумку из машины… кто-то из прислуги, например, или же шофер?
– Никто этого не помнит.
– Могу я поговорить с ними?
– Конечно. – Она явно испытывала ко мне брезгливую неприязнь. Не знаю, что она там задумала, но я был серьезно намерен помешать этому.